Как многие из наших великих писателей (а у нас очень много великих писателей), он не выдерживал похвал и тотчас же начинал слабеть, несмотря на свое остроумие. Но я думаю, что это простительно. Говорят, один из наших Шекспиров прямо так и брякнул в
частном разговоре, что, «дескать, нам, великим людям, иначе и нельзя» и т. д., да еще и не заметил того.
Луганович — это добряк, один из тех простодушных людей, которые крепко держатся мнения, что раз человек попал под суд, то, значит, он виноват, и что выражать сомнение в правильности приговора можно не иначе, как в законном порядке, на бумаге, но никак не за обедом и не в
частном разговоре.
А Корсаков, ее муж, Кате нравился все больше. Он ясно видел всю творившуюся бестолочь, жестокость, невозможность справиться с чудовищными злоупотреблениями и некультурностью носителей власти. В официальных выступлениях держался, как будто ничего этого нет, но в
частных разговорах откровенно признавал все. Он крепко верил в конечную цель, в общую правильность намеченного пути, но это не мешало ему признавать, что путь идет через густейшую чашу стихийных нелепостей и самых ребяческих ошибок.
Неточные совпадения
Разговор, то общий, то
частный, не умолкал и к концу обеда так оживился, что мужчины встали из-за стола, не переставая говорить, и даже Алексей Александрович оживился.
Да и наклонность к витиеватой речи приобрел, вероятно, вследствие привычки к
частным кабачным
разговорам с различными незнакомцами.
Сын ваш, — обратился он к Пульхерии Александровне, — вчера, в присутствии господина Рассудкина (или… кажется, так? извините, запамятовал вашу фамилию, — любезно поклонился он Разумихину), обидел меня искажением мысли моей, которую я сообщил вам тогда в
разговоре частном, за кофеем, именно что женитьба на бедной девице, уже испытавшей жизненное горе, по-моему, повыгоднее в супружеском отношении, чем на испытавшей довольство, ибо полезнее для нравственности.
И вообще он ужасно как полюбил даже в самой интимной
частной жизни вставлять в свой
разговор особенно глубокомысленные вещи или бонмо; я это слишком понимаю.
Итак, мне нужна была доверенность Мавры Кузьмовны; необходимо было вызвать ее на откровенность, и если бы она, в
частном и любезном
разговоре (особливо же при свидетелях), высказала то, что для меня потребно, в таком случае я не прочь был бы оформить эту любезную откровенность законным порядком.
Были и другие
разговоры, но не общие, а
частные, редкие и почти закрытые, чрезвычайно странные и о существовании которых я упоминаю лишь для предупреждения читателей, единственно ввиду дальнейших событий моего рассказа.
Разговор между собеседниками начался с того, что Максинька, не без величия, отнесся к
частному приставу с вопросом...
Вскоре после того к генерал-губернатору явился Тулузов и, вероятно, предуведомленный
частным приставом, начал было говорить об этом столь близком ему деле, но властитель отклонил даже
разговор об этом и выразился таким образом: «Les chevaliers aux temps les plus barbares faisaient mourir leurs femmes, pousses par la jalousie, mais ne les deshonoraient jamais en public!» [«Рыцари в самые варварские времена, побуждаемые ревностью, убивали своих жен, но никогда не затрагивали их чести публично!» (франц.).]
И он стал рассказывать далее что-то, чего я не мог расслышать. Вслед за мной прошли еще пассажиры, прошел кондуктор, вбежал артельщик, и довольно долго был шум, из-за которого не слышно было
разговора. Когда всё затихло, и я опять услыхал голос адвоката,
разговор, очевидно, с
частного случая перешел уже на общие соображения.
Между тем
разговор в разных углах комнаты принял совершенно
частное направление.
Первые две недели не было еще политической тревоги. Я сошелся с петербургским французом, учителем одной
частной гимназии на Васильевском острову, и проводил с ним часы прогулок в приятных
разговорах; в жаркие часы писал роман.
Много было
разговоров и споров о романе; но я не помню, чтобы о нем читались рефераты и происходили прения на публичных вечерах или в
частных домах. Бедность газетной прессы делала также то, что вокруг такого произведения раздавалось гораздо меньше шуму, чем это было бы в начале XX века.
В публике господствовало оживление. Шли
разговоры, высказывались суждения, старались заранее предрешить исход дела. В толпе сновали «защитники правды» — адвокаты, присяжные поверенные со значками в петлицах фраков и без этих украшений —
частные поверенные и помощники присяжных поверенных.
Все городские происшествия известны ему до мельчайших подробностей и не только происшествия, но даже
разговоры частных лиц, хотя бы
разговоры эти происходили в запертом кабинете.
Князь Андрей тщательно прислушивался к
разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что́ все, что́ делалось по необходимости, случайности и воле
частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями.